Правительство, несмотря ни на что, по-прежнему европеец. Во всяком случае, в вопросах, касающихся детей. Подумал об этом, читая недавний разговор главного детского омбудсмена России Марии Львовой-Беловой с президентом. То, о чем долго твердили миру многочисленные ученые, общественники, психологи, включая Людмилу Петрановскую (по доносу активиста ее недавно проверяли на дискредитацию ВС РФ), — теперь произносит главная ответственная за детское благополучие.
О том, что огромное количество детей в России могло бы не попасть в детдома, если бы соответствующие чиновники хотели и умели помогать семьям. Что в госструктурах, вершащих детские судьбы, преобладает карательный подход («разберусь как следует и накажу кого попало»). Что там преобладает разрушающий семьи и пополняющий детдома полицейско-бюрократический формализм, вместо которого главный детский омбудсмен предлагает внедрять сберегающий семьи просвещенный межведомственный гуманизм.
И утверждает при этом, что в материальном отношении менять ничего и не нужно — необходимая кадровая база есть, надо только изменить приоритеты. С улыбкой вспоминаю моих коллег, все последние годы вымарывавших из своих методичек и раздаточных материалов заграничное слово «PRIDE» — название международной программы подготовки приемных родителей, которая тоже направлена на сохранение кровных семей.
Идея, без всякой иронии, очень правильная. „ Не раз убеждался, что семье можно помочь, если она сама этого хочет. И если есть люди, желающие и умеющие грамотно помогать.
Но оптимизма я не питаю и существенных изменений не жду — не тех, которые на бумаге и «для барина», а настоящих, в головах и делах. Пессимизм свой проиллюстрирую реальной ситуацией.
Две бумаги
Передо мной два документа. Читая один, можно подумать, что речь о морлоках — в терминологии писателя Герберта Уэллса — дремучих злобных тварях из нижнего мира, а второй — об элоях — эльфовидных благостных существах из мира верхнего.
Но это — официальные характеристики одной и той же семьи Валентины и Владимира Колесниковых, выданные одним учреждением — филиалом Краевого центра семьи и детей в селе Вознесенка Березовского района Красноярского края.
Первый, от 25 октября 2024 года и никем не подписанный, сообщает про родителей: «В общении со специалистом ведут себя крайне нагло, вызывающе, только на повышенных тонах с полным пренебрежением».
Эта анонимка на бланке с печатью учреждения, содержащая ничем не подкрепленные утверждения и всячески дискредитирующая семью, была принята прокуратурой Березовского района и легла в основу уголовного дела.
Во втором документе, выданном 30 мая 2026 года уже за подписью замдиректора учреждения Е.И. Трофимовой, оба родителя характеризуются только положительно, как заботящиеся о своих детях, их здоровье и развитии, «регулярно (каждый день) навещавшие детей в учреждении».
„При встречах с мамой и папой у несовершеннолетних были только положительные эмоции, дети с желанием шли к родителям, чувства тревоги или страха не наблюдалось. Родители со своей стороны проявляли заботу и переживание за сложившуюся ситуацию в семье“. Куда девались наглость, повышенные тона и полное пренебрежение, документ умалчивает.
Предыстория
„Новая“ уже рассказывала историю Колесниковых. В 2022 году большая семья с кровными и приемными детьми переехала из Красноярска в село Вознесенка Березовского района. В 2024-м 12-летнюю Иру, обучавшуюся прежде в семье, отдали в школу № 3 в Березовке.
В сентябре ее побили девочки из ее и параллельного классов. Валентина обратилась к соцпедагогу школы Анастасии Бекетовой, та попросила ее не заявлять в полицию и провела встречу с родителями девочек. Спустя месяц та же соцпедагог увидела на лбу Иры гематому — и написала заявление в ПДН (подразделение по делам несовершеннолетних).
Вскоре к Колесниковым, когда родителей не было дома (Владимир был на работе, Валентина ездила с ребенком-инвалидом на занятия), нагрянули сотрудница ПДН и та самая школьная соцпедагог Бекетова.
Ира, старшая из находившихся дома, не хотела их впускать, но одна из дам просунула в дверной проем сапогастую ногу, что предрешило исход борьбы и позволило дамам проникнуть в помещение.
Они осмотрели дом (для протокола) и позвонили Валентине — сообщить, что детей забирают.
Так дети оказались в Краевом центре семьи и детей в Красноярске, а потом в его филиале в Вознесенке.
Потом 2,5 месяца, пока дети были в приюте (у мальчика-инвалида после этого возникли серьезные неврологические и психологические проблемы, которых не было ранее), все структуры бездействовали, и Валентина написала в администрацию президента.
Тут начался переполох — 20 декабря всех детей вернули, а через семь дней вдруг забрали старшую девочку, Иру, — по бумаге следователя СК П. Гармановой, т.к. на Владимира заведено уголовное дело об истязании.
Почему от «истязателя» не забрали и двух младших детей, непонятно.
В феврале текущего года Иру вернули в семью, а в апреле, когда следователь Гарманова снова поставила вопрос об изъятии детей, Владимир добровольно поехал в СК и с тех пор находится в СИЗО.
19 мая в Березовском суде состоялось первое заседание, на 23 июня назначено следующее.
Судьба семьи Колесниковых, ее будущее теперь в руках судьи Евгении Лапуновой. Опыт последних лет показывает, что на решение апелляционной и кассационной инстанций надеяться нет смысла.
Почему две посторонние гражданки проникли в дом без согласия детей и их родителей, почему детей изымали без суда и законных представителей, почему затягивались сроки рассмотрения Березовской ПДН заявления соцпедагога Бекетовой, почему детей несколько месяцев мурыжили, переводя из приюта в приют, а потом возвращали в семью и изымали снова, вредя их развитию и здоровью и, по сути, разрушая те самые семейные связи, о которых так печется омбудсмен Львова-Белова, вместо того чтобы сразу «закрыть» Владимира (к чему он был готов), — эти вопросы пока остаются без ответа.
Впереди суд — может быть, что-то прояснится.
Повод для пессимизма
Еще раз: я полностью солидарен с детским омбудсменом. Перемены в «сиротской» системе давно назрели, они необходимы. Предлагаемые меры — «семьесберегающий» подход — очень разумны: образно выражаясь, государство должно «кормить, а не стрелять», то есть помогать людям воспитывать детей, а не заниматься репрессиями.
О том же, кстати, и Постановление правительства 481, вступившее в силу 10 лет назад, в сентябре 2015 года: согласно ему, детские дома становятся центрами устройства детей в семьи и сопровождения их в период адаптации и дальше, по мере необходимости. Я в теме с 2008 года: был опекуном, регулярно бываю в детских домах и отделах опеки и уверенно могу сказать — „ кто хотел работать на помощь семьям, тот работал и работает, а кто хотел упиваться властью и заниматься полицейщиной, тот продолжает, и помешать таким очень непросто.
Отчасти тут помог бы, думаю, регулярный независимый мониторинг. Когда работу, скажем, сотрудников и руководителей отделов опеки оценивали бы обращающиеся к ним приемные родители. Как в такси или Сбербанке: получил услугу — и ставишь оценку, которая потом влияет на то, останется ли сотрудник на своем месте.
Этим мониторингом могли бы заниматься профессиональные и авторитетные НКО. Вообще, качественной обратной связью по определению должна быть пронизана вся социальная сфера — иначе ее деградация неизбежна. Но обратной связи нет и не предвидится.
Поэтому ждать, что бультерьер станет лабрадором, я бы не стал. Огромная непрозрачная система со своими карательными установками и традициями, нередко с явно полицейским уклоном, как видим, в случае чего всегда может привлечь для сокрытия своих огрехов Следственный комитет, и тогда пиши пропало, потому что обратной связи оттуда почти не бывает, особенно когда разному начальству что-то очень требуется.
Пресс-конференция уполномоченного при президенте РФ по правам ребенка Львовой-Беловой.
Именно так из самого больного и слабого выпускника минусинского детдома Вити Шестакова сделали серийного киллера, якобы в свои 17 лет мастерски расстрелявшего незнакомого ему депутата-журналиста (уже пять лет он за решеткой, впереди еще девять — его стремительное превращение произошло сразу же после визита вдовы убитого к главе Следкома Бастрыкину; у Вити с детства опухоль на голове, эпилептические приступы, которые в заключении только участились — сейчас он в Красноярской туберкулезной больнице и подозрительно долго не отвечает на мои письма).
А из 18-летней сироты Даши Угрюмовой, конфликтовавшей с опекунш