Дмитрий, позывной «Дракон». Кадр из документального фильма Анны Артемьевой и Ивана Жилина «Вернувшиеся» (смотрите на Youtube-канале «Но.Медиа из России» с 26 мая).

У меня не получалось жить нормально. Я был на самом дне: жена ушла, забрав ребенка, жить было негде, даже из друзей никто со мной не общался. В спецоперации я увидел выход: просто хотел, чтоб меня там убили и чтоб мой сын получил какие-то выплаты — хоть как-то компенсировать то, что я отобрал у семьи. Сказал о своем решении нескольким людям, включая супругу. Никакой реакции не было: всем было плевать, просто плевать. Но, попав туда, я начал многое понимать. Находясь вблизи смерти, когда при мне погибали мои товарищи, я захотел жить. Думал: «Если мне удастся выпутаться, я сделаю все по-другому». И я выпутался.

Когда мы приехали в Донецк, нас было 120 человек. Нас поместили в подвал разбомбленного ресторана и оттуда возили на полигон — тренироваться. Поначалу все казалось интересным. Даже весело было: мы знакомились, шутили, дурачились. Все представляли по фильмам. Но через месяц людей начали отправлять на задания.

И, когда мы увидели, что с них возвращается половина, стало не смешно. Кого-то вносили, кто-то заползал сам — ты видишь человека, с которым вы вчера шутили, а сегодня он калека, инвалид. Только тогда мы начали понимать, куда попали. Меня тоже отправили на передовую. Нас было 20 человек. Штурмовики. Нашей задачей было захватывать территорию и держать ее, пока не придет подкрепление. Быть штурмовиком очень страшно — ты идешь в наступление, и по тебе начинает работать артиллерия. Взрывы везде. Не у всех хватает храбрости идти вперед, кого-то охватывает паника, он разворачивается и начинает искать место, где спрятаться. А его нет. Это не ошибка — это очень большая ошибка. Идти вперед нужно, потому что чем ближе ты к противнику, тем меньше по тебе работает артиллерия — они не стреляют вблизи своих.

А в стрелковом бою, в ближнем бою, уже все зависит от тебя. Я вспоминаю бой, который стал для меня последним. Нам сказали взять здание, которое позволило бы перекрыть противнику возможность эвакуации. Разведка говорила, что там никого нет — якобы противника выкурили минометами и артиллерией. Но когда мы зашли в здание, все оказалось иначе. Там было много украинских военных. Мы буквально попали в окружение. И в этот момент, когда я понял, что надежды спастись нет, пропала паника, вдруг стало снова весело и безумно — как в самом начале. Я просто смирился с тем, что умру. Но нас не убили.

Нас взяли в плен. Сказали: «Вы будете жить. Обменяем вас, вернем обратно. Мы не хотим вас убивать». Даже не били. Я не знал, что меня ждет в плену, но просто поверил, что вернусь домой и снова увижу сына, — и все пацаны поверили. Уже в тылах мы увидели, насколько украинцы на нас обозлены. Там меня били, связывали, даже перевозили на допросы в багажнике. В плену человека возят из подвала в подвал. В первом подвале СБУ выясняет, кто ты такой, как попал на . При этом, мне кажется, они все знают — просто хотят услышать от тебя эту правду. Спрашивают, сколько человек ты убил. Врать нельзя — они видят,…

**continues in the comment section.**