Пространство культуры на русском языке сегодня представляет собой что-то вроде полотна из разорванных и наскоро сшитых лоскутов.
Обычно в этом пространстве живут и взаимодействуют и художники, и издатели, и университеты, и критики — но после 24 февраля каждый из них вроде бы и живет, и некоторые взаимодействуют, и даже появились новые, но в целом связи между людьми и культурными институтами порушены.
Книжный магазин в Тель-Авиве никак не связан с университетом в Будве, а критик в Москве никак не связан с журналом в Берлине.
То есть “проекты, группы, институции появляются и исчезают, но не создают пространства культуры, экосистемы, в которой каждый бы помогал соседу по грядке.
Отечественная культура и до февраля не могла похвастаться особенной институциональностью и устойчивостью, но после него лоскуты вообще разлетелись, как листья на ветру.
Три года мы привыкали к ***, к внутренней или внешней эмиграции и проч., а теперь — по закону природы — вслед за возникновением привычки идет установление границ и иерархий.
Особенно активно эти попытки понять и установить, что где находится, предпринимаются в пространстве литературы: за последний год появились медиа о литературе эмиграции, появилась новая независимая литературная премия, прошли две крупные книжные ярмарки и т.д.
Впрочем, все это не очень работает. Например, вот появляется эмигрантская премия «Дар» — но победительница Мария Галина отказывается от награды, а Дениса Безносова, попавшего в шорт-лист премии, обвиняют в преступлениях.
Попытка просто найти нескольких хороших писателей и одному из них дать приз оказывается в новой лоскутной реальности неработающей. А все потому, что институции и связи поля культуры пропали не только физически — с географической карты, — но и в нашем представлении о мироустройстве.
Мы не можем просто вернуться в 23 февраля и начать раздавать премии, встречаться на ярмарке Non/fiction в Москве и писать зажигательные рецензии. Что-то сломалось в этом механизме.
Нужно искать новый общий язык. И когда я к этой мысли пришел, я понял, что одним из таких общих языков может стать работа над самиздат-журналом.
Когда мы начали делать журнал “Демагог”, мне было 19 лет. Мое поколение (родившиеся на отмирании ельцинских девяностых и становлении путинских нулевых) еще предстоит изучать. Достоевский не принимал название романа Тургенева: «Дети и отцы — вот моя задача», — писал он. И действительно: именно дети делают отцов отцами, и именно сейчас, когда отчетливо видно, что того мира, в котором мы были рождены и воспитаны, уже нет, мы вдруг получаем в пользование слово “поколение”.
Мы формировались между вооруженными конфликтами — чеченской войной (первой и второй) и украинскими боевыми действиями. В 2008 году началась война в Грузии, и ее эхо отпечатывается сегодня на стенах Тбилиси, в котором я живу, нецензурными надписями в адрес русских.
Наверное, сложно будет при этом объяснить будущим поколениям, что даже в таких декорациях время все равно никогда не чувствовалось как военное, наоборот — вдруг появились деньги, вдруг в магазинах появились вещи, а дома изнутри и снаружи стали напоминать детские — от аляповатых башенок и балясин лужковской Москвы до появлений в квартирах фондюшницы, шведской стенки или чего еще.
Но, кажется, не фондюшницы и ларьки у метро определяют наше поколение. Главное наше отличие от предыдущих — конечно, интернет. Не интернет ЖЖ и “аськи”, не интернет рилсов и ТикТока, а интернет бесконечного количества пабликов во “ВКонтакте”.
Маленькое, низовое, локальное, независимое пространство — жить в нем нас приучил интернет десятых годов, когда паблик твоего одноклассника на 12 человек вызывал больше доверия, чем любая статья в уважаемой газете, чем любая программа по телевизору, чем любое “официальное”, массовое.
К концу десятых годов мы уже были студентами, аспирантами, работали на первых работах, все реже встречались с одноклассниками или друзьями со двора. Одни бросали курить, другие женились — словом, взрослели. И вдруг — “чума”, пандемия, все сели по домам, появилось много свободного времени, и мы снова оказались в мире маленьких канальчиков и чатиков.
Эпоха ковида — а тогда это время и правда представлялось целой эпохой — породила огромное количество маленьких независимых медиа: то поколение, что было воспитано на группках во “ВКонтакте”, но уже чуть окрепло и поумнело, принялось создавать телеграм-каналы, небольшие акции и т.д. На этой волне появился и журнал “Демагог”.
Начитавшись о медиа девяностых и нулевых — о газете “Сегодня”, о “Русском журнале”, о ранней “Афише” и т.д., — впитав романтику Болотной, хипстеров с нетбуками в “Кофебине” на Чистых, мы посмотрели вокруг: скучные канцелярские фразы, никак не описывающие нас и наше время.
Люди девяностых годов с их прыгающей походкой перестали существовать, растворились в клише вроде “закручивания гаек” и ежегодном предсказывании “тридцать седьмого”. Как видно сейчас, в чем-то они были правы, но нас эта правота не устраивала.
На исходе карантина, в июне 2020 года, мы запустили молодежный независимый интеллектуальный журнал о культуре, науке и обществе. Со временем отпало пропахшее нафталином слово “молодежный”, культура впитала в себя науку и общество. Сейчас уже и слово “интеллектуальный” редко произносится нами вслух. А вот наш слоган “Свободный журнал для свободных людей” с каждым годом становился все понятнее и насущнее.
“Демагог” для меня и тех, с кем мы его создавали, был попыткой, пусть на низовом уровне, зафиксировать и описать наше время, наше поколение — не всю Россию, не все пространство русского языка, но столько, сколько дотянемся.
За несколько месяцев подготовки журнала к запуску мы нашли десятки авторов и иллюстраторов, дизайнера, который сделал логотип, программиста, который начал тогда делать сайт, и всех тех, кто советовал, помогал и т.д. И все это бесплатно — настолько всем было необходимо медиа, где прозвучит их голос.
Посткарантинная Москва в это время бурлила: заходишь в кофейню, там встречаешь друга, через пятнадцать минут разговора он уже становится автором журнала, еще через полчаса вы уже идете в рюмочную, где тебя знакомят еще с тремя новыми авторами и двумя новыми иллюстраторами. Всем было что рассказать: тогдашняя Москва состояла из множества ярких и молодых “Я”.
Сейчас это, наверное, трудно представить, когда люди и под псевдонимом боятся публиковаться.
А через полтора года началась, и вскоре после этого медийное пространство уже производило удручающее впечатление, особенно в культурной части.
Одни слова обессмыслились, а другие наполнились таким ужасающим значением, что их и до сих пор страшно произносить — в итоге издания о культуре или закрылись, или ужались до предела, или стали невыносимыми.
Так получилось, что за все время существования “Демагога” вживую и в полном редакционном составе мы собрались только однажды — зимой, как раз в канун 24 февраля. А в тот день мы выпустили обращение редакции, а дальше наступил ступор, рабочие обсуждения превратились в перекличку: “Я в Ереване, завтра выезжаю в Тбилиси”, “И я скоро поеду”, “Я тоже через месяц попробую, если получится”, “Я уже стал программирование изучать на всякий случай”, “Мы работу ищем”, “Я вот подался на копирайтера”. Филологи, историки, философы, музыканты вдруг стали программистами и копирайтерами.
Вся наша редакция уехала: в Грузию, Латвию, Испанию, Черногорию, Молдову. И все-таки уже через месяц, в марте 2022 года, мы решили вернуться к работе: выпустили свой первый подкаст “Женский голос протеста”, собирали материалы, выпускали рецензии.
И поскольку вокруг оставалось все меньше культурных медиа, говорящих о без обиняков, а новые еще не успели зародиться, горькой ценой “Демагог” стал расти и развиваться — теперь это уже был не столько журнал, озвучиваемый голосами поколения, сколько сообщество единомышленников.
Ранее журнал представлял собой трехголового/трехредакторного змея, каждая из голов которого говорила в основном о себе, а если не говорила, то искала авторов, которые о себе расскажут.
Пейзаж, окруживший нас в феврале, сделал журнал журналом, а не набором блогов. Наша небольшая горизонтальная редакция росла.
От безденежья казалось, что чем больше людей, тем меньше каждому нужно будет делать, и все наладится. В конце 2023 года после долгих споров и обсуждений мы пришли к тому, что горизонтальность и маленькость уже не работают.
К тому времени мы сами стали людьми, у которых когда-то была прыгающая походка, но теперь от нее ничего не осталось. Редакцию мы снова сократили до трех человек, но если изначально мы все делали одно и то же, то теперь у каждого своя задача: редактор всего журнала, редактор “Радио Демагог” (подкасты и видео) и визуальный редактор.
Потом,
