Мы продолжаем рубрику “Письма с той стороны” – диалоги двух журналистов из Америки и России о том, в какой реальности оба живут и что с этим делать. На этот раз вспоминаем нашумевшее интервью Илона Маска, в котором он заявил, что эмпатия есть не что иное, как слабость, а политика, строящаяся на сочувствии и поддержке, самоубийственна. Но обе ведущие нашей рубрики имеют на этот счет немного иное мнение.

Ты, конечно, помнишь интервью Илона Маска подкастеру Джо Рогану: в нем Маск, говоря о том, почему он стал главой департамента эффективности правительства (DOGE), выразил желание спасти мир от “самоубийственной для цивилизации эмпатии” – или, если точнее, от “злоупотребления эмпатией”. Те несколько месяцев, которые с тех пор прошли, были насыщенными, и многое успело измениться – Маск больше не член администрации Трампа, например, – но его заявление за прошедшее время не стало менее интригующим.

Потому хотя бы, что в мире, где большая политика в огромной степени зависит от благосклонности или апатичности электората, тем более в эпоху серьезнейших вооруженных конфликтов, вопрос о том, что такое эмпатия, – вообще один из самых главных. Хотя Маск в том своем интервью не уточнил, что именно он подразумевает под “злоупотреблением эмпатией”, он тем не менее заявил, что это фундаментальная слабость западного общества и что он против планов Калифорнии предоставить право на бесплатную медицинскую страховку нелегальным мигрантам.

Маск, оказывается, верит, что эмпатические, “прогрессивные” методы политики становятся оружием и угрозой всей западной цивилизации в том виде, в каком мы ее знаем. Понять, откуда растут такие заявления Маска, легко: так называемое “злоупотребление эмпатией” годами было главной жалобой на жизнь со стороны американских республиканцев и других консерваторов, причем в этих кругах про него обычно вспоминают, когда говорят про “потраченные непонятно на что государственные деньги” и “наши налоги”.

Подогретый этой риторикой Маск думает, что вся политика и все обеспечение национальной безопасности Запада, направленные на защиту нескольких неблагополучных групп (через обеспечение инклюзивности, разнообразия, равенства, например), – это в худшем случае разрушение демократии изнутри, а в лучшем невероятное расточительство. Предотвратить это расточительство – вот в чем одна из главных целей в жизни Маска сейчас, если, конечно, его заявления и деятельность в правительстве чего-то стоят.

В какой-то степени его усилия даже похвальны – потому что американской бюрократии стоило бы, в самом деле, быть поэмпатичнее к нервам, деньгам и времени налогоплательщиков. Но рассуждения Маска насчет сочувствия – это то, где его заносит. Никакого “злоупотребления эмпатией” в Штатах, конечно, нет; вообще, ее недостаток в США настолько большой, что его можно считать главным источником ущерба для страны.

Америка пытается строить из себя рай для мигрантов. Ее главная мантра в адрес Востока – это: “Отдайте нам толпы ваших уставших, ваших нищих, ваших сбившихся в кучу трудяг, жаждущих вздохнуть свободно”. Как государство, мы делаем вид, что мы – открытая дверь, одна из немногих западных стран, предоставляющих гражданство jus soli (по праву рождения.), и при этом мы относимся к мигрантам с открытым презрением, часто независимо от того, легальные они или нет.

Сложно заподозрить в излишней эмпатичности страну, вечно паникующую по поводу того, что мигранты “заполонили американский рынок труда” – притом что нелегалы без документов обычно занимают те посты, от которых граждане бегут как от огня. И даже когда они оказываются приняты на такую работу, их постоянно обирают и ущемляют в правах, потому что шансов куда-то пожаловаться у них меньше.

То же самое можно сказать почти о любых социальных программах. Скажем, Американскую программу льготной покупки продуктов (SNAP, помощь малообеспеченным жителям США в получении питания.) можно, конечно, считать “эмпатийной”, и она может даже действительно уходить корнями в это чувство, но вообще-то при ближайшем рассмотрении она строится на абсолютной прагматике, и логика ее в том, чтобы поддержать экономическое здоровье страны.

Логика эта простая: нет господдержки – следовательно, малоимущие работники не могут позволить себе закрыть базовые потребности – следовательно, не могут работать. Ну а дальше – либо бизнес испытывает недостаток рабочих рук и повышает зарплаты (и, соответственно, цены), либо закрывается совсем. Вот и все сочувствие – и как всегда на рынке, ничего личного.

В подобной госполитике нет ничего “самоубийственного” – и учитывая, что 64% имеющих право на участие в программе до сих пор не получают помощи в тех объемах, которых было бы достаточно для регулярного ежемесячного питания, таким программам поддержки стоило бы быть даже поэмпатичнее. Да и само по себе решение о бесплатной медстраховке, вдохновившее Маска на его речь про суицидальную эмпатию, было и остается противоречивым – особенно с учетом того, что губернатор Калифорнии Гэвин Ньюсом недавно предложил заморозить программу на все обозримое будущее. Это предложение пока не принято, но обсуждается все активнее между калифорнийскими чиновниками и властями – так что, похоже, эта единственная злополучная инициатива не сделает Америку или “цивилизацию Запада” жертвами “суицидальной эмпатии”.

И вообще: вряд ли она может всерьез угрожать такой гипериндивидуалистичной культуре, как наша. К тому же рассуждения об эмпатийности в политике – дело очень субъективное: там, где один увидит систему, нянчащуюся с ленивыми и стремящимися пожить на халяву, люди вроде меня увидят сильное государство, имеющее достаточно материальных и моральных ресурсов для того, чтобы исполнить собственное предназначение и поддержать своих граждан, – и достаточно смелости для того, чтобы проявить человечность в часто бесчеловечном мире политики.

А вот Маск явно верит в обратное: в то, что любые программы социальной защиты – это развлечение для бесхребетных и доверчивых правительств. Но во что бы он ни верил, социальный комфорт и социальная мобильность – это то, что привлекало в Америке весь мир десятилетиями, и это явно не то, что станет для нее главной угрозой в ближайшее время.

А вот что сейчас является для нее самой большой опасностью на самом деле – так это трамповский “Большой Прекрасный закон” (The One Big Beautiful Bill Act – закон, касающийся налогов и госрасходов, подписанный 4 июля 2025 г., в День независимости США.). Закон, напрочь лишенный любой эмпатии и отнимающий у миллионов людей возможность получить нормальное медицинское обслуживание или высшее образование.

Ты спросишь: как же так получается, что Маск – человек, как многие считают, умный или, по крайней мере, умеющий анализировать – так сильно промахнулся в своих попытках диагностировать американские проблемы? Отвечу, что, во-первых, Маск не такой уж “американец”, как ему нравится думать. Он родился и вырос в Южной Африке в конце апартеида, где его отец-бизнесмен сколотил состояние, развивая добычу изумрудов на трех замбийских рудниках. Что называется, родился с золотой ложкой во рту – так что в программах социальной поддержки вряд ли нуждался.

И если ты проследишь за его эволюцией, ты заметишь одну интересную черту: он всегда мечтал только о том, чтобы стать всемирно известным и любимым западным миллиардером, а чтобы этого достичь, всю свою карьеру строил только на одном – на эмпатии. Идеалы прогресса – возобновляемые источники энергии, толерантность и прочие красивые идеи, устремленные в будущее, – сделали его интересным и любимым многими, включая и молодых очкариков из среднего класса, и возрастных представителей истеблишмента.

За его работу над “Теслой” кто-то называл его спасителем планеты, кто-то – одним из немногих ответственных богачей, стремящихся потратить свое состояние на светлое экологичное будущее и счастье даром для всех. “Гений, миллионер, плейбой, филантроп” – марвеловского супергероя Тони Старка писали как будто с него, и он еще крепче привязал к себе этот имидж, снявшись в эпизоде одного из фильмов вместе с Дауни-младшим. Все это и не только это способствовало тому, что имя его стало нарицательным, – и все это благодаря грамотной игре на эмпатии.

Но его личная трагедия в том, что в определенный момент он стал переигрывать. Беспредельное стремление к почитанию и культурной значимости заставляло его принимать все более эксцентричные решения (вроде приобретения твиттера, например), спекулировать на экспериментах с гормонами и чипами и то нежно дружить с Трампом, то бурно рвать с ним отношения. И можно не сомневаться, что сам его нынешний уход в политику – это просто очередная попытка хоть как-то спровоцировать аудиторию на ту самую эмпатию, вернуть себе ее любовь и интерес.

И эта его реплика о “злоупотреблении эмпатией”, на мой взгляд, – не что иное, как проговорка по Фрейду, потому что сам он скажет и сделает все что угодно, чтобы зрители, читатели и подписч