Осип Мандельштам. Фото: архив.

Закутав рот, как влажную розу, Держа в руках осьмигранные соты, Все утро дней на окраине мира Ты простояла, глотая слезы. И отвернулась со стыдом и скорбью От городов бородатых востока; И вот лежишь на москательном ложе, И с тебя снимают посмертную маску. (О. Мандельштам. 25 октября 1930)

Вряд ли можно точнее описать Армению. И совсем неудивительна любовь поэта к Армении. Они похожи: Армения и Мандельштам. Одинокие. Совершенно одинокие. Армения, которая не похожа ни на одну страну в мире, — со своим особым и непонятным для других христианством, своим особым языком, который стоит особняком.

И уж про историческое одиночество Армении писать даже банально. И одинокий поэт, не принятый никем, не обласканный ни властью, ни товарищами по перу и по нелюбви к власти. И они не могли не встретиться: одинокая Армения и одинокий Мандельштам. Вернее, Мандельштамы.

Подзаголовок статьи должен был звучать как «Мандельштам и Армения», но я изменила его. Без Надежды Мандельштам мы, несколько поколений русскоязычных людей, не знали бы наизусть ни «Петербург, я еще не хочу умирать: У тебя телефонов моих номера», ни «А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей».

Мы ведь даже не знаем, когда выучили эти строки. Мы их просто знаем — и всё. Это наш культурный код. Многие ли из тех, кто читают эту статью, имеют друзей, которые с ходу не продолжат эти строки наизусть? Думаю, немногие. А знаем мы эти строки наизусть потому, что маленькая в физическом смысле женщина посвятила себя этим стихам и донесла до нас не очень богатое литературное наследие поэта-гения.

Опасаясь ареста, она, скитаясь по огромной стране, заучивала наизусть стихи и прозу Осипа Мандельштама, чтобы не хранить опасные рукописи. Надежда Мандельштам. Фото: архив.

Конечно, гениальный поэт был бы гениальным, даже если бы в начале XX века в Киеве не встретил двадцатилетнюю Надежду. Но он ее встретил. И с того дня жизнь, одиночество, да и творчество тоже, у них было одно на двоих. И так оставалось даже после смерти поэта. „

И любовь к Армении Мандельштамы также делили пополам — это была их общая любовь. Одна на двоих. Поэтому подзаголовок звучит как «Мандельштамы и Армения».

Впервые идея поездки Мандельштама в Армению возникла еще в 1929 году. Об этом свидетельствует письмо Николая Бухарина от 14 июня, адресованное тогдашнему председателю Совнаркома Армянской ССР Сахаку Тер-Габриэляну. В нем Бухарин — на тот момент руководитель Коминтерна и главный редактор «Известий» — настойчиво ходатайствовал за поэта: «Дорогой товарищ Тер-Габриэлян! Один из наших крупных поэтов, О. Мандельштам, хотел бы поработать в Армении — заняться, скажем, историей армянского искусства или литературы. Он человек исключительно образованный и мог бы быть вам полезен. Главное — оставить его в покое и дать возможность работать. Он даже готов учить армянский. Если возможно, прошу поддержать. Ответьте, пожалуйста, телеграммой в ваше представительство. Ваш Бухарин».

Ответ последовал через одиннадцать дней — телеграммой, подписанной Андраником Мравьяном, наркомом просвещения и заместителем председателя Совнаркома Армянской ССР. В нем содержалась конкретная формулировка: «Москва, Закпредство. Просим передать поэту Мандельштаму: возможно предоставление чтения лекций по истории русской литературы в Университете, а также преподавание русского языка в Ветеринарном институте. Наркомпрос Мравьян. 23 июня 1929 года». Оригинал телеграммы, записанный на небольшом листке бумаги, сохранился в архиве Наркомпроса Армении. На обороте — пометы рукой самого Мравьяна, включая лаконичную резолюцию: «Ждать», и даты — 24 августа и 4 сентября 1929 года. Поездка в итоге откладывалась — и осуществится лишь год спустя.

Степан Агаджанян, Арарат и Араратская долина, 1934.

Мандельштам, к тому времени уже несколько лет не написавший ни строчки, приехал с супругой в Армению весной 1930 года и прожил там пять месяцев — с мая по сентябрь, из которых месяц на Севане. Первые два месяца Мандельштамы жили в основном в Ереване, который тогда мало напоминал столичный город и в котором проживало огромное количество беженцев из Западной Армении, спасшихся от Геноцида 1915 года и последующих трагических событий Первой мировой войны.

Ереван сильно отличался от Тифлиса, где русскоязычным людям было где и с кем интересно провести время. Но Мандельштаму повезло: в Ереване он неоднократно встречался и со знаменитым уже тогда живописцем Мартиросом Сарьяном, и с архитектором Александром Таманяном, и даже с великим армянским поэтом Егише Чаренцем, которого ждала такая же горькая судьба, как и Мандельштама. „

Путешествие в Армению, после которого к Мандельштаму вернулось желание писать, было последним, если не счастливым, то хотя бы спокойным периодом в жизни поэта.

Спустя четыре года его арестуют в первый раз, а еще через четыре года — в 1938-м — он умрет в лагере на Дальнем Востоке.

Из записных книжек Осипа Мандельштама «Выправив себе кой-какие бумажонки, к которым по совести и не мог относиться иначе как к липовым, я выбрался с соломенной корзинкой в Эривань (в мае 30-го года), — в чужую страну, чтобы пощупать глазами ее города и могилы, набраться звуков ее речи и подышать ее труднейшим и благороднейшим историческим воздухом».

Из этой короткой поездки родился поэтический цикл, в который вошли около двух десятков текстов. Большинство из них были написаны сразу после поездки в Армению — осенью 1930 года, когда Мандельштамы по дороге домой остановились в Тбилиси.

Другие, такие как «Фаэтонщик», появились спустя месяцы в Москве, уже как отголосок, обтесанный временем и расстоянием: Я тебя никогда не увижу, Близорукое армянское небо, И уже не взгляну, прищурясь, На дорожный шатер Арарата, И уже никогда не раскрою В библиотеке авторов гончарных Прекрасной земли пустотелую книгу, По которой учились первые люди…

А еще была проза. Его «Путешествие в Армению» — не путевые заметки в обычном смысле, а скорее лирико-философское эссе, где через армянский ландшафт и культуру поэт размышляет о времени, вечности, языке, нехитром армянском укладе. Над этим текстом Мандельштам работал в 1931–1932 годах, параллельно ведя подробные записные книжки, которые тоже, несомненно, представляют литературную ценность.

Осип Мандельштам. Фото: архив.

И стихи, и проза были опубликованы почти сразу после приезда в Москву: поэтический цикл «Армения» — в «Новом мире» в марте 1931 года, а проза — в майском номере журнала «Звезда» за 1933 год. В условиях нарастающей цензуры и идеологического контроля это была удача.

Наверное, Армения была вне времени и политики и воспринималась редакторами как «невинная» территория.

А может быть, потому что мандельштамовский текст был слишком поэтичен, чтобы в нем уловили угрозу: «Жизненное наполнение армян, их грубая ласковость, их благородная трудовая кость, их неизъяснимое отвращение ко всякой метафизике и прекрасная фамильярность с миром реальных вещей — всё это говорило мне: ты бодрствуешь, не бойся своего времени, не лукавь. Не оттого ли, что я находился в среде народа, прославленного своей кипучей деятельностью и, однако, живущего не по вокзальным и не по учрежденческим, а по солнечным часам, какие я видел на развалинах Зварднодза в образе астрономического колеса или розы, вписанной в камень?»

В Армении Мандельштам настолько проникся страной, что заболел типичной армянской болезнью, которая называется — Арарат: «Я в себе выработал шестое — «араратское» — чувство: чувство притяжения горой».

В 1930 году болезнь была еще новой. Арарат был отдан большевиками Турции лишь десять лет назад.

Сегодня болезнь уже стала запущенной и неизлечимой. Незадолго до отъезда из Армении Мандельштамы поехали в Нагорный Карабах. В комментарии Надежды Мандельштам к «Фаэтонщику» есть ужасные подробности той поездки — впечатления Мандельштамов от города Шуши, где за десять лет до этого, в марте 1920 года, произошли массовые убийства армян, была сожжена и разрушена армянская часть города и было изгнано все армянское население.

Читаешь написанные в 1931 году заметки Надежды Мандельштам, словно дневник нашего современника: «На рассвете мы выехали на автобусе из Гянджи в Шушу. Все перегородки сломаны, и сквозь эти остовы всюду сквозит синее небо. Говорят, что