Карго-конституция. Как российские суды отказались от закона, если это слово применять в правовом смысле, а не в идеологическомКарго-конституция. Как российские суды отказались от закона, если это слово применять в правовом смысле, а не в идеологическом

Обозреватель “Новой” Леонид Никитинский вспомнил, что когда-то начинал как кандидат юридических наук и сочинил научно-публицистическую книгу “Неправо”. “Неправо” – это то, что существует в тени права, надевает на себя личину права, но служит не общему благу, а частным интересам правящей верхушки. Книжка получилась не очень толстая, но автор уместил на ее страницах весь свой 40-летний опыт работы в судебной и правовой журналистике.

Сегодня мы публикуем (с сокращениями) отрывок, посвященный деградации судебной системы за последние три года, то есть после начала СВО.

Глава 12. Рубеж легизма. По шкале порядков открытого и ограниченного доступа Россия уверенно шла вниз, уничтожая инклюзивные и учреждая экстрактивные институты. В полном соответствии с теориями Аджемоглу и Робинсона экономический рост в РФ после 2011 года резко замедлился, но укрепление власти представлялось режиму, по-видимому, более насущной задачей.

Конституция 1993 года с ее идеями равенства и прав человека была сама по себе, а политика и экономика развивались сами по себе. Правовое и потестарное государства разошлись, как льдины в ледоход: одно осталось в теории, а второе стало развиваться в сторону тоталитаризма.

В путинской России движение к тоталитаризму исподволь началось с маниакального стремления к “единству”, что выразилось уже в названии партии “Единая Россия” в 2001 году. Затем по инициативе помощника президента (2004–2008) и идеолога Владислава Суркова были созданы движения с горящими названиями: “Наши”, “Местные” и т.д., которые к большинству поворачивались своей инклюзивной, а к “не нашему” меньшинству, напротив, экстрактивной стороной.

Тотальное единство обеспечивалось нарастающими цензурными (в широком понимании, включая захват и переформатирование медиа) ограничениями: власть стремилась к монополизации “знания”, особенно в области текущей политики и истории.

Тоталитаризм – это именно режим, наподобие температурного, мера закручивания гаек в сфере осмысления текущей политики и истории. Такой режим может различаться в рамках одних и тех же формально-правовых правил, но чуть раньше или чуть позже изменение режима требует и перемены правоприменительных практик, а там за “судами и правоохранительными органами” поспевает и законодатель.

Авторитарное государство довольствуется контролем и пресечением реализации гражданами тех прав и свобод, которые имеют внешнее выражение: свобода слова, собраний, избирательные права и т. п., – но не покушается надзирать также и за свободой совести, у которой нет внешних проявлений в собственном смысле слова. Конституция РФ определяет ее так (ст. 28): “Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать… любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними”.

Замахиваясь на свободу совести, тоталитарное государство претендует на контроль за “мыслепреступлениями” (Дж. Оруэлл). После начала СВО судебная практика вменяет фигурантам политических уголовных дел в том числе, например, “мотивы ненависти и вражды”, которых у них вовсе не было или которые, во всяком случае, недоказуемы.

Драматургу Светлане Петрийчук и режиссеру Евгении Беркович было вменено “оправдание терроризма”, притом что содержание пьесы и спектакля говорит о прямо противоположном, а на самом деле “мыслепреступление”, как становится понятно из самой абсурдности этого дела, заключалось в антивоенных стихах Беркович.

Окончательно тоталитарным в смысле тотальной цензуры путинский режим стал весной 2022 года. В некотором роде это был даже вынужденный шаг, обусловленный переходом специальной военной операции в затяжную фазу.

Усиление политических репрессий и их продолжение в сферу “мыслепреступлений” образовало содержание перехода от авторитаризма к тоталитаризму, а маркером его окончательного торжества в судебных практиках стал выход за пределы так называемого легизма (юридического позитивизма).

Основателем доктрины легизма был австрийский правовед Ганс Кельзен. Согласно Кельзену, закон не предполагает поиска истины и справедливости, и хотя позитивное право можно оценивать как справедливое или несправедливое, это вопрос морали, и смещать юриспруденцию в ее сторону нельзя. Судья должен следовать ясно выраженным в законодательстве нормам, а их утверждение – это уже “политика права”, а не дело правоприменителей.

Для справки: “СВО” означает “специальная военная операция”.

“Нужны ли мы еще?” Ничто не дарит такой надежды, как письма человека, обреченного на смерть и готового ее принять.

Возвращение адресов. На дом 61 по Лесному проспекту в Петербурге снова установлено 34 памятных знаков “Последнего адреса”.