Коренной житель деревни Колмогорово на Енисее. Фото: Алексей Тарасов / “Новая газета”.

Этот текст вышел в третьем номере журнала “Новое обозрение”.

“Россия, которую мы потеряли”. Так назывался фильм Говорухина начала 90-х, и фраза пошла в народ. Потерянная нами Россия подразумевалась образца 1913-го, последнего довоенного года, — на пике своего благополучия. Сейчас многим чуть не идеалом представляется 2013-й — последний перед эрой испытаний, и теперь вернуться хотят хотя бы туда. Будто это менее утопично.

Осенью 2013-го, как водится, мы с друзьями поехали из Красноярска на север ловить в Енисее неводом тугун. Неводить это называется. Или тугунить. Тугуна тут чаще именуют тугунком: очень мелок и очень вкусен, сиговая рыба. Рыбка. Сети мы презираем, на удочку тугуна ловить можно, но муторно. Невод — самое то. Лицензии на это дают. До большевистской революции тугун возили в Петербург, там его называли манеркой, и то были манерные дни, когда из Сибири обозами доставляли улов. Он и сейчас в ресторанах Питера и Москвы встречается — не во всех, конечно, более того, в редких и по редким ценам. Да и в Красноярске не изобилие, и цены далеко не как на селедку.

До вечера — время обсудить вчерашнюю неудачу. Только не накидывайтесь, — говорит Сергей. Вчерашний промах он объясняет тем, что не хватало людей, и невод шел не так: — Я ж видел, чувствовал: тетива дрожала, кто-то большой бился. Николаич, однако, рассказывает ему, что ниже по реке еще лет пять назад жил мужик, у которого не было ни бабы, ни детей, ни товарища. И рука у него была всего, например, одна. Так он рыбачил вдвоем с собакой, сшив ей лямки. Пока загребал на корыте, разметывая невод, собака смирно ждала. Потом на пару сводили два его крыла и тащили. Береговой привод невода можно закрепить и колом: его надо просто сдерживать. Николаич этот конец называл бережником. На краю неба стоят облака. Луна еще отсутствует для теплокровных, рыбы же с ней контактируют: плодоуносящую реку озаряет их серебряная чешуя. Сказочные существа; можно решить, что они издеваются над рыбогонами — то резвятся, то идут строгими косяками. Рыбы что дети. Или пьяные. Или вдрызг влюбленные. Те, короче, что не в себе. Уже помечены и предназначены, еще не знают, что убьют их совсем скоро — призрачные в родной реке, на земле обретут телесность. А ловцы от добычи отличаются мало чем, разве самомнением, да сколь непреходящими, столь же вымученными веселостью и глупыми речами.

Добрались до тугуновой тони к исходу следующего дня. Нас шестеро. Николаич. Три Сергея. Лев. И я. Николаича и одного из Серых можно назвать местными — правда, они из этой местности переселились уже очень давно. Разделились — двое ушли с бензопилой разбирать сгнившее и развалившееся зимовье на дрова, четверо — неводить. В первый вечер — ничего. Немного сорной рыбы, черной. И побрели по пескам к костру друг за другом — космонавты одного экипажа. Глубокая вода, как в южных морях, текла темней воздуха, уже не сохраняла и не отдавала свет: он померк над рекой — и всё, первобытная тьма. А летом ночами неяркий свет блуждал здесь дымчато, как живой. И то, как отныне обрывалось — точно топором обрубали, — значило: зима рядом, но есть, наверно, еще два-три-пять дней. Нас подождут. Во тьме угадывались спины впереди идущих — подтверждали себя, заслоняя трепещущий огонек костра. Позади идущих не было вовсе. Только того, кто греб, сидя в гробике с неводом, выдавал скрип уключин и всплески воды. Ночью топот — проносится табун. Кони староверов. Утром показывается местный. Нет рыбы в вашем бассейне, говорит ему один из наших. Тот отвечает: ловить надо было позавчера. И не здесь. Сидит у костра, слушает нас, делает деловое предложение: бутылку за рыбу. — Мы сами тебе продадим завтра, — отмахивается Николаич. — Приходи.

Деревня Колмогорово на реке Енисей. Фото: Алексей Тарасов / “Новая газета”.

Пока не кончается дорога — на машинах. Далее на катере. Несколько б.н.п. (см. сноску 1) и еще теплящихся деревень на пути. Тут фоткал почти исключительно детей. Думаю, это не столько ясное понимание их будущего, сколько self-help-терапия: ну не завалившиеся же заборы и следы техноканнибализма запечатлевать — все эти скелеты баркасов, машин, вертолетов, всю эту прежнюю организованную материю, раздербаненную ныне. Дети все же посложнее сквозняков, заполнивших тут пустоты. Дети да собаки. В предпоследней на нашем пути деревне дети собрались на полуразрушенном дебаркадере: перед ними течет стеклянная глубокая река, в ней сырые холодные рыбы, рожденные для невода и с этого мгновения уже беспомощные. В небе, в речном воздухе и мерцании рыб — растворенная смерть; близится вечер — блеклый тугун потянулся к невнятным людям, в прозрачной полутьме подходит к берегам, к темным камням, что как звери свернулись. Время неводить. Рыбы, где теперь ваша беспечность?

Анциферово. Дебаркадер. Дети. Фото: Алексей Тарасов / “Новая газет