Вокруг скандальных заявлений Сарика Андреасяна, режиссера фильмов “Беременный”, “Защитники” и “Онегин”, на встрече со студентами Московской международной киношколы возникли не менее скандальные реакции. Депутат Госдумы Гусев выразил предложение пересмотреть финансирование фильмов Андреасяна, который якобы “ненавидит фильмы Тарковского всеми фибрами своей армянской души”. Студентам, говорят, пришлось вытерпеть “дебош”.
Пожалуй, лучше было бы проигнорировать этот инцидент, который, скорее всего, будет забыт уже завтра, с выходом еще одной картины братьев Андреасянов. Они в основном финансируют свои проекты, которые затрагивают популярные бренды разных эпох: от Пушкина до Чикатило, от “Домовенка Кузи” до “Денискиных рассказов” и “Простоквашино”. Они уже приступили к работе над “Сказкой о царе Салтане” и даже “Войной и миром” (под серьезный вид конкурируя с Урсуляком).
Помимо этого, они развлекают аудиторию различными простыми способами, такими как “Жизнь по вызову”. Однако, по моему мнению, это история не о конфликте между коммерцией и искусством. Благодаря шумному скандалу сам Сарик Андреасян, назвавший поклонников авторского, фестивального кино “нищими, конченными, блюющими кинематографистами”, стал символом процветающей сегодня в российском кино разноцветной пошлости, которую, по мнению многих творческих личностей, сегодня “peoplе хавает”.
Этот кинематограф, забивший афиши, не призывает к размышлениям, дискуссиям или анализу реальности. Нет, наоборот, он отвлекает, ублажает, развлекает. Но, в первую очередь, он упрощает, сводя все к общему множителю смыслов, форм, самого человека. Это подходит его к простой формуле. И такое стремление к пошлости всегда способствует фашизации общества, торжеству агрессивной среднестатистичности и убийству всякой непохожести на усредненность.
Не проходит уникальный художник, а ремесленник; не хочет думающий зритель, а массовый, легко манипулируемый человек, серая масса, гогочущая над легкими шутками для послушных потребителей. По словам Ушакова, “пошлость равна заурядности, низкопробности в духовном и моральном плане, оторвана от высших интересов и запросов”.
Может ли заурядность, невежество быть успешным? Конечно, да. Зачем ученику перечитывать “Евгения Онегина”, изучать монолог страдающей сомнениями и тайными чувствами Татьяны, когда можно посмотреть фильм “Онегин”, который игнорирует пушкинский ямб. Авторы переписали роман, превратив его в обыденную и блестящую “библию для детей” — с бильярдом, няней, “папенькой с маменькой” и нарядной Татьяной Дмитриевной Лариной.
После показа вспоминается поэт Рюхин, переписывающийся возле памятника Пушкину: “Что он сделал? Я не понимаю. Что-нибудь особенное есть в этих словах: “Буря мглою”? Не понимаю!.. Повезло, повезло! Стрелял в него этот белогвардеец Дантес и раздробил бедро, обеспечив бессмертие”. Фильм “Онегин” пользуется популярностью, как легкое шоу в костюмах, сладкая газировка, он попсовый и просветляющий, лишенный глубины и парадоксов.
Да, и острых пушкинских рифм нет. “Талант — это единственная новость”? Зачем удивляться и раздражаться новшествами. Существует проверенный короткий путь к успеху, к мгновенному легкому удовольствию. Как стая разнообразных “содержанок”, которые наводнили площадки из всех производств. “Пошлость назойлива, повсеместна, заурядна и низкопробна, при этом одержима славой и деньгами, как облезлая пиковая дама. Надень парик, живи на яркой стороне!”.
У Набокова существует лекция под названием “Пошляки и пошлость” (“Poshliaki and poshlost”). Она не только о нескрытой бездарности, но прежде всего о “фальшивой, поддельной значимости, поддельной красоте, поддельном уме, поддельной привлекательности”. Происходит подмена. Ложь называется чистым звуком, фальшивка — искусством. Пошлость смещает точку зрения на мир, историю, культуру, язык.
Стирает границы между ложью и правдой. Утверждая первенство серости, штампов и комфорта, она ведет к пустоте. Уже появился целый ряд режиссеров, создающих под видом комедий и драм пустоту. И многие зрители с удовольствием за свои деньги смотрят эту пустоту. “Никогда не бывает моды на пошлость, глупость и безкультурье,” утверждает американская писательница Джулиана Вильсон, “но всегда найдутся те, кто радуется посредственности”.
Оригинальное искусство – неудобно, некомфортно, трудно достижимо, его надо добывать. Пошлость – это пафос очевидности. На протяжении всей жизни Набоков доказывал, что понятие пошлости – это одновременно эстетическое и моральное понятие. Пошляк всегда высокомерен, чрезмерно самоуверен в своем “продукте” (в частности, в популярности своих фильмов, книг). Пошлость завышена и самодовольна. Она цинична, предпочитает лести власти, не выносит критики.
В подобных всплесках обнажается не безобидность, а агрессия. Среди признаков фашизма, описанных Умберто Эко, — отрицание значимosti культуры, что логично сочетается с приверженцами автократии к критическому мышлению. Поэтому популизм, формирование образа врага являются ближайшими друзьями пошлости.
Пошлость агрессивно нападает на настоящее искусство, которое она называет “деградирующим кинематографом”. Сама пошлость считает критиков пустыми и обвиняет их в деструктивном подходе, который “мешает строить сильное государство”.
Авторское кино, связанное с реальными проблемами общества, отвергается в пользу светлого, отличившегося боевым маршем и зовом “Защитников”. Как любил говорить Петр Ефимович Фоменко: “Пошлость, как чума — проникает всюду, в том числе в театры…”. И, конечно же, на экраны. Конъюнктура, сэр, ничего личного нет.
