Стамбул. Владимир Мединский провел прямые российско-украинские переговоры в дворце Чираган. Фото: Александр Рюмин / ТАСС.

Телефонные разговоры Путина и Трампа перестают быть новостью. Переговоры украинской и российской делегаций в Стамбуле уже не являются ожидаемым событием — потому что в получасовых констатациях принципиальных расхождений сторон тоже нет новости.

В ситуации “50 дней до приказа” какие-то телодвижения, меняющие всю конструкцию битвы на истощение, едва ли возможны. Зато есть понятный дедлайн: за обозначенное Трампом время президенту России нужно определиться, что он собирается делать дальше, а экономистам — посчитать, как дорого для российской экономики обойдутся новые санкции.

До начала сентября все — рутина, как бы страшно ни звучало это слово. Рутиной становятся сами военные действия. На самом деле они оказываются все более ожесточенными, но в противоречии с этим не перестают быть обычным фоном жизни обычного российского человека.

Происходит и банализация жертв — на смену скорбному бесчувствию приходит абсолютная нечувствительность к происходящему, тем более в стане “врага”.

Эти бесчувствие и цинизм, отсутствие милосердия и минимального интереса к тому, что происходит на самом деле, а не в мифологизированной и закрытой российской медиасреде, — один самых страшных следов, который оставляют любые длительные боевые действия в душах людей.

Они хотели бы мира, но если он не наступает, всегда есть оправдание — мы ни на что повлиять не можем, а наверху знают лучше нас, что делать: “Так надо”.

Словом, Мединский с коллегами могут и дальше до бесконечности любоваться закатами в Стамбуле за счет денег налогоплательщиков, это не влияет на характер и тем более перспективы окончания конфликта.

Пожалуй, помимо договоренностей об обменах, какой-то смысл имеет идея формирования групп для онлайн-переговоров — есть шанс перейти к конкретике от фирменного циничного троллинга Мединского и все более коротких, кажущихся протокольными, встреч при участии мрачных молчащих пожилых мужчин в галстуках, на лицах которых лежит печать той службы, которая опасна и трудна.

Конфликт затягивается и, возможно, 50-дневная угроза Трампа может ничего не поменять в его общем рисунке.

То, что началось в феврале 2022-го, эксперты иногда сравнивали с корейским конфликтом 1950-х. Но если сопоставлять сам срок противостояния, корейская война уже закончилась.

Теперь пришло время сравнивать СВО с продолжительностью Великой Отечественной — но и она скоро закончится в историческом времени.

А тут — пресловутые “восемь лет” плюс три с половиной года — уже одиннадцать с половиной. Вьетнамская война, например, не имела четких начала и конца — она продолжилась и после парижских мирных соглашений, серьезного достижения Генри Киссинджера. Но и этот конфликт суммарно занял в активных фазах не более десяти лет.

Вьетнамская война — как раз образец бессмысленности такого рода противостояний — все равно победили те, кто должны были победить. Коммунизация Вьетнама произошла, но спустя годы, когда та же Вьетнамская республика стала чуть ли не рыночной экономикой и проводит многовекторную политику, в том числе вполне прагматичную по отношению к США, стало понятно, что жертвы были напрасны.

Зато Америка получила антивоенное движение, контркультуру и — профессиональную армию. Можно по-разному относиться к Ричарду Никсону, но его реформа армии (как и сам факт понимания необходимости избавления от рекрутщины) — одна из самых эффективных в истории.

В России идут по другому пути: не решившись на увеличение продолжительности срока службы для новобранцев, сделали службу безразмерной для единожды мобилизованных; увеличили возраст призыва до тридцати лет, оголив рынок труда; а теперь еще и внесли новый законопроект — о призыве круглый год. Ни на что подобное не шли в Советском Союзе, даже во время выполнения интернационального долга в Афганистане.

Государство перестроило страну на военный лад, поставило ее на военные рельсы и сломало у самого себя заднюю передачу. Такой бронепоезд-беглец может идти только вперед.

Это классическое государство-гарнизон. Точнее, неоклассическое, потому что найти его образец в современном мире совсем непросто. Но было бы странно, если бы внутри реализованной антиутопии не возникла и эта модель.

Сравнивать происходящее можно с конфликтами при распаде Советского Союза. С конфликтами, которые вроде бы замораживались в межеумочном статусе, но, казалось бы, навсегда, а потом, спустя десятилетия, размораживались. Потому что подземный пожар распада, ненависть и чувство мести никуда не исчезали.

Империя продолжает распадаться — причем уже десятилетиями — неопрятно, пробуждая в людях низкие чувства и индоктринируя их милитаризмом и низкими “истинами”. Степень ожесточенности такова, что политической воли к окончанию конфликта нет. Напротив, есть воля к продолжению.

Было бы по-своему занятным увидеть среди лауреатов Нобелевской премии мира Трампа и Эрдогана, но пока универсального инструмента примирения они не изобрели. Один открывает ради мирного соглашения все дворцы Стамбула, другой — достал из кармана аргумент “пятидесяти дней до приказа”.

Но бронепоезд-беглец сорвался с запасного пути и упорно продолжает движение вперед. Машинист не жалеет для него топлива.

* Внесен властями РФ в реестр “иноагентов”.