Радио сопровождало жизнь советского и постсоветского (и несоветского, как следует из «Дней Радио» Вуди Аллена) человека всегда. «Здравствуйте, ребята! В эфире «Пионерская зорька»!» Так начинался день школьника 1970-х, причем (вероятно, ввиду диверсии тайных сионистов) в семь сорок утра. «В Петропавловске-Камчатском» полночь» — значит, в Москве 15 часов, возникало к тому же ощущение большой и единой страны.
«Начинаем нашу воскресную радиопередачу «С добрым утром!» — это, естественно, воскресенье. Завтрак под передачу, и — лыжня зовет. Если только дальше не была запланирована тройка нападения Литвинов — Лившиц — Левенбук с «Радионяней» («…конечно, если дома вы, а не ушли куда-то» — лыжня откладывается). И разумеется, «в шорохе мышином, в скрипе половиц…» — «Клуб знаменитых капитанов».
Позывные «Маяка», растекающиеся с дачных участков. Не умолкавшие на московских кухнях трехпрограммники, «Спидола» с ее желтоватой пластмассой… Наконец, силуэт папы надо заметить, правоверного коммуниста), склонявшегося к приемнику VEF (с двумя красивыми серебряными колесиками — побольше и поменьше) и пробивавшегося сквозь хрипы и обрывки звуков к «Голосу Америки», «Би-би-си» («Есть обычай на Руси — с утра слушать «Би-би-си», вариант — «выпить «Хеннесси»), «Радио «Свобода»*.
Для круга ныне уходящей советской и отчасти постсоветской интеллигенции «Радио «Свобода», как и «Би-би-си», и «Голос Америки», были понятиями легендарными. В силу запретности — стоящими рядом с самиздатом и тамиздатом. «Приемник VEF, или «Спидола», или целый, похожий на шкафчик, радиоагрегат, уютно поблескивавший зелеными огоньками, казалось, подсоединяли к большому недоступному миру.
Для старших поколений западные радиостанции были символами свободы и даже в некотором роде культовыми институтами. Институтами писательскими — «Свобода» была писательским радио. Институтами культуры и истории. Человеческого общения: пусть оно и было одноканальным, но у некоторых голосов есть такое свойство — как будто обращаются персонально к тебе. Особенно если голос произносит содержательные тексты или даже поет. «У микрофона Александр Галич» — густой, обволакивающий, со следами уроков сценической речи баритон. Сергей Довлатов — «не очень звонкий баритон», по его собственному определению.
Радио «Свобода», как и «Голос Америки», не в первый раз пытаются закрыть. Чуть не закрыли в 1972-м, когда выяснилось, что «Свобода» финансировалась ЦРУ, — тогда-то и возник шанс избавиться от имиджа всего лишь одного из инструментов борьбы с коммунизмом. Потом, после падения коммунизма, были сомнения в необходимости сохранения «пропагандистского» радио. Но в том-то и дело, что это было (точнее, стало) именно радио, институт культуры и истории, а не пропагандистская машина.
Однако, в конце концов, «Свобода» — это еще и изначально «Свободная Европа». Это понятие в обстоятельствах трампизма, лепенизма, «Альтернативы для Германии» обретает новый смысл. И новое дыхание. «Радио «Свобода», как и «Голос Америки», не в первый раз пытаются закрыть. Чуть не закрыли в 1972-м, когда выяснилось, что «Свобода» финансировалась ЦРУ.
Приход в Россию «Радио «Свобода» означал начало новой эры, во всяком случае для старой шестидесятнической и перестроечной интеллигенции. Ну, как открытие «Макдоналдса» для широких масс, менявшее все. Продолжение действия иных сигнальных ракет освобождения (так поначалу — «Освобождение» — и называлось «Радио «Свобода») — «Покаяния» Тенгиза Абуладзе, «Детей Арбата» Анатолия Рыбакова, толстых журналов и тонких «Московских новостей» с «Огоньком». «Радио «Свобода» — это и был голос свободы, здесь нет пафоса, только констатация.
«Радио «Свобода», как и «Голос Америки», не в первый раз пытаются закрыть. Чуть не закрыли в 1972-м, когда выяснилось, что «Свобода» финансировалась ЦРУ, — тогда-то и возник шанс избавиться от имиджа всего лишь одного из инструментов борьбы с коммунизмом. Потом, после падения коммунизма, были сомнения в необходимости сохранения «пропагандистского» радио. Но в том-то и дело, что это было (точнее, стало) именно радио, институт культуры и истории, а не пропагандистская машина.
