Александр Черный. Сцена из документального фильма Анны Артемьевой и Ивана Жилина “Вернувшиеся” (смотрите на Youtube-канале “НО.Медиа из России” с 26 мая).

“Я никогда не чувствовал страха в жизни. Я понимал, куда иду. Недавно похоронил свою маму – она была единственным опорой для меня. Когда ее не стало, я сразу пошел. Моя жена отговаривала. Друзья были на разных страницах: одни были готовы идти со мной, другие предостерегали, предупреждали о рисках. Но я принял решение сам. Мне нужна была стабильность в зарплате и в жизни. Я хотел вернуть себе военный режим – когда все на своих местах. Моя предыдущая работа связана была с оружием: от охранника в казино до телохранителя, а также дальнобойщика и личного водителя. В последнее время мой график был непостоянным: двое суток на работе, трое дома. Я не хотел погружаться в рутину. И вот я отправился…”

“Я был записан как сапер и гранатометчик, но на передовой нужно было быть универсалом. Один из пулеметчиков был ранен, и я взял пулемет. Когда нужно было, схватил автомат. Нас учили стрелять из разного оружия. Я провел на передовой 16 дней. Некоторые продержались всего лишь пару часов. Из тех, кто был с нами, либо шесть, либо восемь, выбрались своими ногами…”

“На передовой они не видели противника. Артиллерия и дроны. Стрельбы было мало: мы открывали огонь только для того, чтобы помочь нашим ребятам перебежать из одного блиндажа в другой. Мы стреляли в сторону украинцев, чтобы они не высовывались. Их позиции находились всего в 300 метрах от нас, но мы их не видели. Мы слышали, как они кричат, когда снаряды прилетали к ним и они умирали, но не видели их…”

“Меня ранило… Я помню это. Снег начал таять, в блиндаже стала течь вода. Нас было шесть: один на улице, трое в блиндаже и мы с напарником в коридоре. У меня была каска и лопата – я хотел вынести воду. Напарник предложил чай. Я разогрел чай, дал ему, взял свою кружку и вдруг произошел взрыв. Я не потерял сознание. Стою в коридоре в луже на четырех. Я не могу развернуться – у меня ноги болят. Нас затащили в блиндаж, и нас посмотрели на ноги… Меня надо было ампутировать…”

“Ампутация не была страшной. Никогда не чувствовал боли. Никаких фантомных болей. Не знаю, почему у других ампутантов, у которых один рука или нога, болит месяцыми. Мне предложили обезболивающие, но мне не было больно. Мои протезы немецкие, они хорошие. Привык к ним. Мне интересно учиться ходить снова…”

“На войне страшно за других – за тех, кто умирает. За товарищей, за друзей. Когда обстрел рядом, и ты спасаешь живых и помнишь мертвых. Сортировка тел оставалась…”

“После ушедшего фронта, порой требуется сортировать тела. Мы пришли в марте, а некоторые лежали там с февраля. Мы пытались определить принадлежность тел…”

“Чувственность пришла ко мне после войны. Прошу друзей помочь мне, иногда даже на еду. Я не жалуюсь, но стыдно приходится просить помощи…”

“Я не считаю украинцев врагами. Мы все славяне. Польша с Америкой подстрекают против нас. Некоторые из моих родственников живут в Украине и Испании…”

“Хочу вернуться в Украину, но не знаю, разрешат ли мне это. С теткой из Украины я на связи, она живет в Испании. У меня много родственников в Украине, моя связь с ними оборвалась…”

“Надеюсь, что все закончится рано или поздно, и мы встретимся.”