Масленица в Лыкошине

Лыкошино — как город Бологое — где-то «между Ленинградом и Москвой». Никогда бы мы про него не узнали, если бы на глаза мне не попался маленький телеграм-канал — «Лыкошино — это мы». Примерно раз в месяц там появляется новость. Без деталей, всегда одной строкой. «Аниська повесился». «Тетка Валя Павлова умерла». «На днях родила Наташа Жмурина. Дома. Никто не знал, что беременна. Чтобы не сглазить». «Лутков умер, Владимир Николаевич, не дошел до работы». «Ганенко Василий Дмитрич в очередной раз женился. Жена младше лет на 35, красавчик!»

О том, кто ведет канал, подглядывая за соседями, не знают даже самые социально активные односельчане, только строят предположения. Ну а так в Лыкошино все как у людей. У миллионов других людей по всей России. Аптека закрылась — потому что аптекарь устала мерзнуть каждую зиму в каморке с лекарствами и ушла на пенсию. На смену ей никто не пришел. Библиотека закрылась — денег не было платить библиотекарю. Дети ходят на экскурсию в ближайшую к поселку колонию на «профориентацию». А над особо хулиганистыми учениками работники колонии «берут шефство». Почти каждую неделю здесь устраивают праздники, а при рассказе о погибших парнях на СВО почти не плачут. Гордятся. Маленькое Лыкошино очень похоже на большую Россию.

«В армии не служил, пять судимостей — меня не взяли» Не так-то просто до Лыкошина добраться. В Москве мы садимся в «Сапсан» и выходим через два часа на станции Бологое. От города в сторону поселка в день ходит три автобуса и две электрички. Но в выходной они отправляются либо в пять утра, либо в шесть вечера — так что ждем такси. На машине ехать почти час. В дороге почти нет связи, и вероятность, что таксист захватит кого-то из Лыкошина в обратную сторону, почти нулевая — поэтому просит две с половиной тысячи рублей за сорок километров.

Пока ждем, на лавочке у автобусной остановки мужик то ли рыдает, то ли хохочет в трубку телефона: «Ленок, несчастный я, несчастный! Счастливый, говоришь? С мусарни вышел, экзамен просрал, проспаться надо! Бухой, мама родная… К Машке я не вернусь, слышишь, не вернусь, не говори мне!» Вокруг тихо, ни одной машины, и только увлекательная история этого мужика на всю улицу. Приезжает таксист Вадим. Улыбается всеми зубами без двух передних. Рукава куртки закатаны, на обеих руках — выцветшие татуировки. Кресты, змеи, черепа, людские силуэты. « Выезжаем с ним из Бологого с ощущением, будто мы не на машине едем, а на конях на скачках. Ямы, ямы, ямы — на каждом шагу в асфальте. Вадим чуть слышно матерится. Вся дорога до Лыкошина такая, что не раз захочется перекреститься.

Все, ямы проехали. Минут сорок летим молча. С двух сторон — заснеженный сосновый лес. Подпрыгиваем на машине, как на санках. И с облегчением выдыхаем после каждой легковушки, с которой разминулись. Минус пятнадцать, дорога ледяная, извилистая, а мы, оказывается, на летней резине. Вадим потом скажет: «Дорого было на зимнюю менять». Но первые его слова в этой поездке были про другое. «Там за лесом дронов вчера посбивали… Двадцать штук. В склад боеприпасов они летели. Люди бежали кто куда, с детьми. В лес. Машин нет, такси не вызвать. Я в Медведеве жив