Авель Енукидзе, Иосиф Сталин и Максим Горький, 1931 год. Фото: Общественное достояние.

Что бросается в глаза, когда читаешь о Сталине, так это его непоколебимая преданность друзьям-товарищам. Он требовал того же и от других; например, в знаменитом телефонном разговоре с Пастернаком, который не решался поручиться за Мандельштама, даже упрекнул собеседника: мы, мол, большевики, нам не привыкли защищать своих друзей… Авель Сафронович Енукидзе был, как минимум, самым старым и надежным сталинским другом. Енукидзе крестил жену Сталина Надежду в церкви. Когда она покончила с собой, Сталин сначала даже не хотел идти на похороны, посылал Авеля: “Ты ее крестил, ты и хорони”. Он заботливо писал Енукидзе, который отправился в Германию лечить больное сердце, чтобы тот соблюдал диету: “Постарайся соблюдать диету, двигайся побольше и выздоровеешь. Мы продлили тебе отпуск на месяц, и теперь дело за тобой…”

И потом, уже в 1935 году, узнав, что Орджоникидзе и Орахелашвили, также находясь в отпуске, посетили сосланного Енукидзе, который руководил северокавказскими курортами, и “дни и ночи” говорили с ним о политике, Сталин послал в Москву шифрограмму с требованием, чтобы Енукидзе отправили на другую работу (“в Ростове, Харькове, Новосибирске или в другом месте, но не в Москве и не в Ленинграде”). По приказу Политбюро Енукидзе был немедленно переведен в Харьков начальником транспортной конторы.

Хотя, с другой стороны, Сталин расстрелял его лишь через три года; не многим так повезло. “Берегите себя!” Был Енукидзе до опалы — в течение 15 лет (!) — секретарем ЦИК СССР, управлял делами высшего органа советской власти. “Так как Енукидзе не сознает своего падения, а скромностью он не страдает, то он берется контролировать местные организации, дает им задания, распределяет отдыхающих ответственных товарищей по санаториям, дает им помещение,” — объяснял Сталин в письме Кагановичу, добавляя, что из-за этого пошли разговоры о том, что Енукидзе “послан в Кисловодск для отдыха, а не для наказания”. Сталин также отмечал, что местные товарищи Евдокимов и Шеболдаев (первые секретари, соответственно, Северо-Кавказского и Азово-Черноморского крайкомов) возражали против назначения Енукидзе в Кисловодск. товарищи Евдокимов и Шеболдаев были расстреляны, Шеболдаев так вообще одним списком с Енукидзе.

В кабинете Дзержинского. На фото внизу слева направо Енукидзе, Каменев, Аванесов, Смидович и Рыков, 1922 год. Фото: Википедия.

Из “сообщения” Политбюро ЦК ВКП(б) “Об аппарате ЦИК СССР и товарище Енукидзе”, 3 апреля 1935 г.: “В секретариате ЦИКа СССР укоренилась своеобразная, ничего общего не имеющая с принципами Советской власти система подбора работников. В аппарат ЦИКа СССР сотрудники и сотрудницы принимались не по деловым признакам, а по знакомству, личным связям и нередко по готовности принимавшейся сотрудницы сожительствовать с тем или иным из ответственных работников секретариата ЦИКа…

Прямым результатом такой системы подбора работников стало то, что аппарат ЦИКа СССР оказался крайне засоренным чуждыми и враждебными советскому государству элементами, которые вели свою подрывную работу, прикрываясь званием сотрудника секретариата ЦИКа СССР. Наряду с низкой квалификацией случайно и по личным связям подобранных работников, в аппарат ЦИК СССР проникли деклассированные элементы, последыши дворянства — бывшие княгини, дворянки и т.п.

О степени засоренности этого аппарата свидетельствует то обстоятельство, что при проверке работников секретариата ЦИК СССР специально назначенной ЦК ВКП(б) комиссией из 107 человек оказалось возможным оставить для работы в Кремле только 9 человек, остальные либо подлежали увольнению, либо переводу на работу вне Кремля.”

Neудивительно, что выяснилось, будто эти люди готовили целую серию покушений на руководителей страны, и одному богу известно, почему ни одно из покушений не состоялось. Изо всех описанных безобразий делался несколько неожиданный вывод: “Само собой разумеется, что товарищ Енукидзе ничего не знал о готовящемся покушении на товарища Сталина, а его использовал классовый враг как человека, потерявшего политическую бдительность и проявившего несвойственную коммунистам тягу к бывшим людям.”

К этому времени секретаря ЦИК уже “передвинули по горизонтали” — председателем ЦИК Закавказья. Но теперь уже после “сообщения” Политбюро колесо завертелось серьезно. За появлявшимися в печати сообщениями о “кремлевском деле” внимательно следил Горький. “Не так поражает поведение Енукидзе, как постыдно равнодушное отношение партийцев к этому поведению,” писал он Сталину. “О том, что старик тесно окружен дворянками, меньшевичками и вообще говенными мухами, давно знали и говорили даже беспартийные… Чем ближе к войне — тем более усиленно будут мерзавцы всех мастей стараться убить Вас, дабы обезглавить Союз. Это — естественно, ибо враги хорошо видят: заменить вас некем. Колоссальной и мудрой вашей работой Вы внушили миллионам людей доверие и любовь к Вам, это — факт… Берегите себя.”

Это дело касалось ни много ни мало Кремля и его обитателей, но известно оно куда меньше, чем, скажем, “дело военных”, “большие процессы в Москве” или даже “дело Промпартии.” Наверное, потому, что среди его жертв не оказалось никого из “первых лиц” страны, если не считать, конечно, самого Авеля Енукидзе да многолетнего коменданта Кремля Рудольфа Петерсона, переведенного в Киев помощником командующего округом по тылу и на два года “временно исключенного” из числа причастных к “кремлевскому делу.” У коменданта Петерсона, надо сказать, было беспокойное хозяйство. Уже по состоянию на январь 1926 года в зданиях Кремля имелась 391 квартира (793 комнаты), общей площадью 4480 квадратных саженей, а число жителей составляло 1257 человек.

31 марта 1923 года Петерсон в приказе № 72 отмечал: “Жители Кремля выпускают детей гулять на Коммунистическую (бывшую Дворцовую) улицу. Предлагаю всем гражданам, проживающим в Кремле, выпускать детей гулять, а также и самим с ними гулять против дворца, и в Тайницком парке, на Коммунистической улице ни в коем случае детей не выпускать и самим с ними по улице не гулять… В Александровском саду собирается много хулиганов и проституток от всего города. Это отличительная черта Александровского сада от других бульваров города. Последние тем более посещают сад, что в Кремле расположены воинские части. При этом место расположения удобное — центр города. Несомненно, где проституция, хулиганство и уголовщина, там не исключен политический шпионаж и другие вредные действия. Были случаи самоубийства на ‘романтической’ почве, драки ножами, стрельба друг в друга — вся эта картина, несомненно, сильно тормозит воспитательную работу среди Кремлевского гарнизона. Должен добавить, что все сто процентов заболеваемости сифилисом и другими венерическими заболеваниями курсантов и красноармейцев — дает Александровский сад… Прошу Моссовет издать обязательное постановление по Москве, запрещающее ложиться на траве на бульварах. На бульварах только гулять по дорожкам; вывесить объявление во многих местах на улицах и бульварах. Это избавит от проституции в саду. Виновных штрафовать или применять принудительные работы…”

Петерсон был строгим начальником (достаточно сказать, что в годы Гражданской войны он командовал личным бронепоездом наркомвоена Троцкого!). “Проституцию, хулиганство и уголовщину” изжить в Александровском саду удалось. Но это оказалось далеко не единствен