«Я как будто держу в руках все доверие и нежность этого мира». Фото: из личного архива.

Осенью в Ереване солнечно. Впрочем, как всегда. Вечером мы собираемся в маленьком баре «Упс!» рядом с Вернисажем — российские журналисты, вынужденные покинуть свою страну после начала ***, часто встречаются в Ереване. Прекрасное вино, вкусная еда, дым сигарет, смех, разговоры.

Все прилетели из разных мест, из Москвы нас только двое. Я смотрю в лица своих коллег и только сейчас осознаю, как же сильно я по ним соскучилась. На несколько дней Ереван превращает изгнание в укрытие.

Вместе с ночью в бар приходит собака: заведение дог-френдли даже для бездомных. Ласковая черная дворняжка, похожая на жеребенка, с длинными ногами и глазами-вишенками, присоединяется к нашей компании. У нее на ухе красная бирка: привита и стерилизована по городской программе. Номер 3243.

Расслабленная и согретая встречей с вином, я сижу на ступеньках бара и глажу собаку. Довольно быстро она вся целиком оказывается у меня на руках. И тут же крепко засыпает.

Я глажу ее длинные ноги, подушечки лапок, розовый животик, бархатные ушки и мордочку — и она вся отдается моей ласке, без опаски и сомнений. Чувствую каждую клеточку ее тела. Я как будто держу в руках все доверие и нежность этого мира. Антиматерию одиночества и отчаяния. Антидепрессандт мгновенного действия.

Мое сердце становится соразмерным себе, а ладошки — черными от городской пыли с собачьей шерсти. Я сижу с собакой в руках и боюсь пошевелиться и нарушить ее сон. Мои друзья меня не узнают. Я не узнаю себя.

Собака уткнулась носом в мою подмышку. Ребята фотографируют нас и смеются: «У нее красная бирка — это ж показатель агрессивности. Вот, значит, как выглядит высший уровень агрессии по-армянски!»

Собака спит так, будто не спала вечность. Я держу в руках 15 килограммов чистой любви, боюсь шелохнуться и понимаю, что это самый счастливый момент моей жизни за последние три года.

«Ну все, Ань, ты как честный человек должна теперь на ней жениться!» — подкалывают коллеги. Время за полночь, пора расходиться. Мы перекладываем собаку, она залезает под скамейку на террасе бара и скручивается калачиком. Смотрит на меня снизу вверх огромными грустными глазами-вишенками.

Той ночью я лежу в отеле в темноте и думаю о собаке моего детства — трепетной рыжей дворняжке Маркизе. Я до сих пор помню запах ее лап и тепло ее шерсти. В старости она сильно болела: чтобы не мучить, ее усыпили. Я долго сидела с ней в ее коробке и обнимала ее на прощание. Больно было невыносимо. И тогда мы с мамой решили: больше никаких животных. Это правило не нарушалось почти три десятилетия.

Я была уверена, что единственная собака в моей жизни — Маркиза. Была уверена до этого вечера в Ереване.

Соня в кафе «Упс». Фото: Анна Артемьева / «Новая газета».

Два дня до отъезда на рассвете и поздней ночью я тайком брожу с пакетиками корма в окрестностях Вернисажа. Громадный ленивый персиковый пес греется на солнце прямо посередине тротуара, кудрявая толстушка Сьюзи перебегает дорогу на своих коротких лапках, у магазинов расставлены мисочки с кормом… Никогда раньше я не замечала того, как бережно и по-человечески относятся ереванцы к своим городским животным.

Ночью я подолгу сижу в том самом «Упсе!» — но встречаю там только похожую печальную черную псицу, возможно, маму… Угощаю ее пакетиком корма. Коллеги вроде бы видели нашу соню греющейся в «Гадюке», но, когда я прибегаю туда, собак там нет.

«Я живу одна, работаю репортером и вечно в командировках. Кроме пожилой мамы, у меня никого нет — все мои друзья вынуждены были покинуть страну, несколько коллег арестованы. У меня самой собран тревожный чемоданчик, в будущем ничего, кроме тревоги. Я не могу позволить себе собаку… Все к лучшему».

В день отъезда мы бодримся, прощаемся по-деловому быстро и обещаем друг другу быть на связи. Но никто не знает, где и когда мы сможем увидеться в следующий раз. Я улетаю в Москву с чувством, что мое сердце…

…