Боевая кошка. Фото: Алексей Душутин / «Новая газета».
“Какие кошки-собаки могут быть, когда на кону стоит вопрос жизни и смерти? Я не могу понять…”, “Зла на родителей не хватает: они отказываются уезжать без своей кошки…”, “Моя мама не собирается никуда ехать в Заолешенку – у нее есть собаки, помолитесь о ней…” Эти и другие подобные сообщения встречаются в чатах, где с августа прошлого года и до сих пор общаются родственники суджан. Люди, которые успели бежать из Суджи и прилегающих сел до того, как вошли войска ВСУ, не скрывают своего недоумения и даже возмущения по отношению к тем, кто остался, потому что “не могли бросить кошечку или собачку”.

Годами суджане жили вместе со своими домашними животными, не упуская мысли о том, чтобы бросить своих четвероногих членов семьи на произвол судьбы. Но жизнь распорядилась иначе. Оказавшись в смертельной опасности, люди вынуждены были принимать решение: бросить своих питомцев, спешно спасая себя, или как-то брать их с собой. И если нельзя было убегать вместе с кошками и собаками, то оставаться с ними, пусть и в опасности…

Вопрос о домашних животных в прошлом году оставался актуальным и для жителей приграничных сел Белгородской области. Там времени на раздумья оставалось еще меньше. Например, жители Грайворонского района буквально спасали собственные жизни, когда в села вошли вооруженные бойцы ВСУ. “Все, что хозяева могли сделать для зверей, – выпустить на волю. Выживайте, мол, сами… Некоторые не могли позже жить со спокойным сердцем и, рискуя жизнью, возвращались за своими домашними питомцами. Другие – нет.”

Боевые действия часто создают пограничные ситуации, где на грани между жизнью и смертью – один шаг. Как в песне Высоцкого: “если друг оказался вдруг…”, в таких моментах раскрываются настоящие чувства между хозяевами и их питомцами. Проверяются на прочность отношения. Считается, что кошки и собаки преданы своим хозяевам, но иногда в жизни наступает момент проверки и для хозяина – проверки на человечность…

Серенькая (Грайворон, Белгородская область, июль 2024 года)

По гербу Грайворона, как бы это ни казалось очевидным, летит ворон. Большой, черный, только одно крыло будто перебито. Город пустеет, жители, словно раненые птицы, разлетаются куда глаза глядят. Здесь до границы с Украиной – пара километров. Тут частые, по несколько раз за сутки, сирены, которые загоняют людей не в укрытия – их здесь слишком мало, а в первые попавшиеся открытые двери – в кафе, магазины, Дом быта. Здесь уцелевшие дома спокойно соседствуют с руинами.

Мы проезжаем пепелище. Когда-то это был частный дом. На выжженной вокруг траве валяются детские тетради и учебники, остатки мебели и другие вещи. А рядом, у ворот соседнего дома, паркуется машина. Паркуется как ни в чем не бывало. Словно жизнь продолжается, несмотря на близость страшной беды и смерти. А близость такая, что рукой подать…

“Пока все это не началось – пешком ходили в гости друг к другу. Лукашовка, Писаревка, Дмитровка. Там же родственники, друзья. Учились, сватались, женились, росли вместе, границы не знали, что нам эти карты?”, – рассказывает водитель Николай по дороге в мотель. Такси здесь не вызвать через приложение – только подходить к местным и просить подвезти. Вот и мне попался уже немолодой житель соседнего села, с постоянно чуть улыбающимся лицом и при машине.

“Бросается в глаза, что по улицам Грайворона скитается непривычно много собак и кошек, с виду не бродячих, довольно ухоженных, еще недавно домашних. “Живность жалко, – будто читая мои мысли, начинает говорить мужчина с пышными, как у гуцула, усами. – Люди уезжают – кто в ПВР, кто к родственникам на Север. Животину не все с собой забирают. Брошенных собак и кошек здесь много. У меня в Козинке тоже немало. Я их подкармливаю, жить-то все хотят.”

Подъезжая к двухэтажному зданию с металлическими воротами, мужчина вскользь замечает: “Ты телефон мой запиши. Звони, если нужно куда поехать. А то и к нам в Козинку свожу.”

Прощаемся, и я ныряю в небольшой мотель на окраине города: несколько номеров и отдельный жилой блок с выходом во внутренний двор.

На второй день командировки пришла она. Вошла незаметно через открытую на улицу дверь. Серая, как мышка, но чуть больше размерами, скромная и безголосая. Из тени в тень – и вот это милое создание уже сидит на диване. Это кошка или котенок? Скорее и то и другое.

Серенькая в мотеле. Фото: Алексей Душутин / «Новая газета».

За день до нее приходили два рыжих кота, за порог не переступали, голосили, просили еду, гладить себя не позволяли. На одного потрепанного бойца смотреть без слез было трудно – оторванное с мясом ухо и гноящаяся рана, обильно залитая зеленкой.

Работницы мотеля сказали, что он к ним почти приполз, они его выходили. Добавили, что подкармливают с десяток бродячих душ, в основном кошачьих, а бездомные песики ошиваются ближе к рынку.

“Серенькая продолжала сидеть, подобрав изящные лапы под себя, будто и не за едой ко мне пришла.”

Недлинная шерсть цвета серого грифеля, на мордочке светлее, будто в муку макнули. Для британки морда узковата, для русской голубой тельце маловато. Глаза – две лунные монетки с чернильными лодочками. Я ей что-то говорил, а она слушала. Уши с кисточками светлых волос быстро реагировали на посторонние шумы, а глаза смотрели на меня – гипнотизировала, определенно. Знаете “кошачий поцелуй”, когда кошки щурятся и долго смотрят, не моргая? Вот она на мне в тот момент его и отрабатывала.

Мы знакомы несколько минут, а длина волны взаимной симпатии уже сократилась в разы. Я полез в холодильник, и Серенькая мигом метнулась к ногам. Начала ластиться и тереться о штанину. Так, значит, ей известна функция холодильника – что в нем обычно хранится еда. Может, она приходила к тем, кто здесь жил до меня? Как долго она живет на улице? В голове рождались вопросы без ответов. Сосиски и молоко ее тогда вполне устроили. С таким рационом ветеринары категорически не согласны, знаю не понаслышке: четыре кошки, пока жил с родителями. Своей кошки у меня никогда не было.

Три дня Серенькая приходила днем и уходила вечером. На проходной женщина сказала, что эта кошка здесь недавно, откуда взялась, никто не знает. На четвертый день она пришла и уже никуда уходить не собиралась. Диван, кухонный стол, туалет, подоконник – все уже было ее. Только я сам был здесь гостем, и передо мной встала серьезная дилемма.

В последнюю ночь в мотеле выбор между “забрать с собой” и “оставить” нагонял сумбура в голову, мешал уснуть. В ногах мирно посапывал серый живой клубок. Утро внесло ясность в мысли – забираю, и точка.

Звук сирены ракетной опасности, доносившийся с улицы, только укрепил меня в намерениях. До вечернего поезда было еще дост