Если неспешно брести в эти мартовские дни по московским бульварам, то наблюдаемая жизнь вокруг не будет ни на йоту отличаться от таких же весенних дней там же лет пять-шесть назад. Все тот же тающий снег, все те же носящиеся в разных направлениях дети, все те же неспешные взрослые прогуливающиеся пары, все те же собаки разных пород, тянущие хозяев к газонным прогалинам. Никто никуда не торопится, все ловят отчетливые запахи весны большого города, все потихоньку просыпаются после длинной, хоть и бесснежной зимы.
Если от чего-то и есть отличия, так это от этих же дней три года назад, в начале марта двадцать второго года, когда лица были сумрачнее, походки торопливее, особенно у тех, кто спешил в сторону Тверского бульвара, где пытались собираться несогласные с происходящим. Большинство сидело на скамейках, шло или даже бежало, уткнувшись в смартфоны, отслеживая, что там происходит. В начале того марта весны как будто и не было. Было дежурное, рутинное перелистывание дней календаря, где сезон определялся словом на «в», словом, которое скоро попало под запрет. Этот сезон затянулся на долгие три года. И вот в нем вдруг забрезжил просвет. Любые новости, что официальные, что нет, что государственные, что независимые, что в телевизоре, что в социальных сетях, днями и ночами говорят о возможном скором мире. Ночами в последнее время чаще, поскольку основные известия о том, случится перемирие или нет, прилетают из-за океана, где сорок седьмой президент США производит новости конвейерным способом, поспевая точно к московскому утру, чтобы огорошить всех очередной инициативой. И пусть какого-то отчетливого ответа на все его старания с отечественной стороны пока невозможно уловить, но, так или иначе, складывается ощущение, что вот-вот что-то да произойдет.
Урок первый Но мы же теперь более, чем ученые, поэтому вполне готовы к тому, что может случиться вовсе не то, чего все ожидают. И пусть результаты всевозможных опросов, которые массово провели социологи к третьей годовщине февраля двадцать второго года, показывают, что россияне в явном своем большинстве хотят окончания военных действий в Украине, может так статься, что у власти на наше будущее окажутся иные планы, и все развернется в какую-то неожиданную сторону: может, действительно, случиться перемирие, но может быть и какая-то новая активизация с мобилизацией, а может, и вовсе разворот еще куда-то. Это, пожалуй, первый урок, который твердо записан на страницах нашего опыта последних трех лет. Ничего невозможно предсказать или предвидеть. Даже самые любимые и прекрасные эксперты и аналитики, которых привычно бежишь читать, когда в воздухе повисает напряжение и ничего не понятно, стали все больше избегать категорических утверждений, как это за ними порой водилось, и предпочитают сослагательное наклонение и перечисление вариантов того, как оно может быть. Мы научились жить одним днем, не особо заглядывая вперед, потому как то, что может нас ожидать впереди, категорически от нас не зависит.
Урок второй И это подводит нас ко второму уроку, который нам пришлось заучить за три последних года. Чтобы хоть как-то сохранно, не поехав кукухой, не рухнув в оголтелость любого оттенка, прожить такие страшные турбулентные времена, надо отыскать в себе силу. Конечно, надо было обладать изрядной силой и смелостью, чтобы после того, как оно тогда, в феврале, случилось, выйти с протестами, заявить о несогласии, говорить и писать о том, что все это чудовищно, что этого не должно быть.
Урок третий Третий урок же как раз про то, что мы все неожиданно для себя обнаружили, что, когда случается такая безусловная катастрофа, настолько необратимый слом жизни, небо почему-то не падает на землю, и эта жизнь не останавливается. Мы об этом читали в книгах, слышали от наших бабушек и прабабушек, которые пережили в свое время многое: да, идут военные действия, но каждое новое утро для тех, кто в них непосредственно не вовлечен, все равно рутинно наступает, и начинается день, где надо почистить зубы, пойти на работу или учебу, а потом зайти в магазин, вернуться домой, а там привычные дела, и так по кругу.
